Во все века Русская Православная Церковь благословляла своих чад на защиту Отечества на борьбу за свободу и независимость Родины. Так было в 1380 году, когда преподобный Сергий Радонежский благословил князя Дмитрия Донского и всё русское воинство перед исторической битвой на Куликовом поле. Так было в годы Смутного времени, когда Церковь и её лучшие представители вдохновляли православный народ на изгнание польских и шведских завоевателей. Так было и после вторжения в пределы России 600-тысячной армии Наполеона, кичившегося своей непобедимостью. Об этом многие годы замалчивалось. Но теперь историческая правда возвращается.
«Дерзайте, стойте и зрите спасение!»
Русская Православная Церковь сыграла значительную роль в победе России над наполеоновской Францией. «В войне и везде, – писал в 1812 году московский генерал-губернатор Федор Ростопчин, – единодушие производит успех». Православное духовенство проводило многостороннюю деятельность, направленную на сплочение русского общества и организацию движения сопротивления. В 1812 году в России было более 26,7 тысячи православных церквей и 452 монастыря. Почти 35 тысяч священнослужителей в своих проповедях призывали к защите Отечества.
18 июля 1812 года Император Александр I обратился с воззванием ко всем своим подданным: «…Благородное Дворянское сословие! Ты во все времена было спасителем Отечества. Святейший Синод и Духовенство! Вы всегда тёплыми молитвами своими призывали благодать на главу России. Народ Русский! Храброе потомство храбрых Славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров! Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках, никакие силы человеческие вас не одолеют!»
Вслед за Высочайшим манифестом Александра I года Святейший Синод обратился ко всем православным со специальным воззванием, в котором говорилось о том, что вторгнувшийся враг «покушается на нашу свободу, угрожает домам нашим и на благолепие храмов Божиих… простирает хищную руку». Церковь призвала всех православных «принять оружие и охранять веру отцов». Это воззвание Святейшего Синода было оглашено во всех храмах в первые воскресные и праздничные дни после объявления манифеста императора Александра I, а затем активно использовалось в регулярных проповедях священников, обращённых к народу, армии и ополчению. Православная Церковь и её священнослужители смогли максимально быстро и доходчиво объяснить своей многомиллионной пастве катастрофическую опасность нашествия на Святую Русь наполеоновских полчищ, состоящих из «двадесяти языков».
Церковная проповедь вдохновляла народ. «От мраков Запада двинулась сила Египетская, – писал епископ Августин (Виноградский). – Тьмы иноплеменных… рассеялись по пределам любезного Отечества… Россияне! Господь с вами… Соедините мысли и сердца». «Дерзайте, стойте и зрите спасение!» — звучал голос немощного уже митрополита Платона (Левшина).
Священнослужители объясняли прихожанам и солдатам священный характер войны в защиту Отечества, которую благословляют Бог и Православная Церковь, а также важность и престижность положения воина, призванного защищать веру, Отечество и Государя.
В первые же недели войны народ испытал огромный религиозный подъем; молитвенное воодушевление царило всюду. Молились о спасении от «галлов». 12 июля на молебне в Успенском соборе Московского Кремля присутствовал император Александр I. Когда, направляясь в собор, он сходил с Красного крыльца, возбужденная толпа целовала полы его мундира, рыдала, крича ему: «Не унывай, видишь, сколько нас в одной Москве… Умрем за тебя». К 16 июля епископ Августин (Виноградский), руководивший Московской епархией, составил молитву о спасении от «супостатов» и «о победе на врага» для ежедневного чтения на литургии в церквах Московской епархии. Текст молитвы был напечатан в 1500 экземпляров и разослан по монастырям и церквам епархии. Подобные молитвы читались и в других епархиях. Даже в Финляндии, незадолго до начала Отечественной войны включенной в состав Российской империи, была составлена особая молитва, содержавшая смиренную просьбу к Богу «положить предел высокомерию завоевателя» и «даровать победу справедливому делу» «миролюбивого Государя» Александра I.
«Тогда считать мы стали раны…»
Призывая к борьбе с врагом, священники всегда выступали против ожесточения, ибо враг — тоже человек, созданный по образу и подобию Божию. Однако варварское отношение завоевателей к православным святыням заставило народ воспринимать их не иначе как «нехристей», варваров. Эта мысль во время войны звучала неоднократно. Так, в особом выпуске «Известий» о состоянии Москвы от 17 октября 1812 года по распоряжению императора обнародованном в церквах, говорилось, что обычное определение «неприятель» является для солдат наполеоновской армии слишком «обыкновенным и недостаточным», ибо их поведение недостойно не только просвещенного народа, который во время войны заботится как о славе оружия, так и о соблюдении чести и доброго имени своего государства, но даже дикарей, проявляющих в подобной ситуации «только жадность к грабежу, а не жадность к разрушению того, чего они взять с собой не могут». М. И. Кутузов, объясняя Наполеону невозможность прекращения партизанской борьбы, отметил, что «народ разумеет войну эту нашествием татар и считает всякое средство к избавлению себя от врагов не только непредосудительным, но похвальным и священным». Увы, повод к таким заявлениям давали сами завоеватели.
С первых шагов по российской земле солдаты «Великой армии» принялись грабить православные храмы и монастыри. Платов еще из-под Рудни доносил Барклаю де Толли: «Святые церкви не избегают неистовства французов, сосуды и утварь разграбливаются». Режим оккупации пробуждал самые низменные инстинкты. Поэтому от грабежа неприятельские солдаты часто переходили к прямому осквернению православных святынь. Причем, захватчики целенаправленно атаковали Церковь. Они кололи на дрова иконы и использовали их в качестве мишеней, выбрасывали мощи святых, кощунственно использовали священнические облачения и литургические сосуды.
Потери Церкви в результате войны были колоссальны. Более всего пострадали храмы и монастыри Москвы. При входе в Первопрестольную врага, как известно, начался страшный пожар. Он повредил многие храмы, ведь выгорело не менее трех четвертей Москвы. 12 храмов безвозвратно погибли. Приходы были опустошены. Из 210 дворов прихода Богоявленского собора в Елохове осталось лишь 6.
Оккупанты усугубили ущерб. Некоторые храмы они превратили в казармы, конюшни и скотобойни. Кромке этого, начался неслыханный грабеж. Для розыска ценностей в кремлевских соборах Наполеон создал специальную комиссию. Грабителей особенно интересовал Успенский собор. В превращённом в конюшню храме, гвозди для хранения упряжи вбивали прямо в иконостас. Одновременно шла переплавка риз из золота и серебра, снятых с икон и богослужебных предметов. В центре храма французы поставили весы для измерения награбленного добра. На обезображенном иконостасе, с европейской щепетильностью вели учет переплавленного металла. На одном из столпов собора была впоследствии найдена запись о том, что переплавке подверглись 325 пудов серебра и 18 пудов золота. Пропали золотые и серебряные оклады гробниц, драгоценные кресты, лампады, подсвечники. Целой осталась лишь рака митрополита Ионы.
Кремлевские храмы понесли невосполнимые потери. Древние царские врата Благовещенского собора исчезли навсегда. В Архангельском соборе захватчики выломали иконы из иконостаса, используя их как мебель. Немногие уцелевшие образа нашли исцарапанными, с выколотыми глазами.
Вообще же были разграблены все 237 храмов Москвы, 115 из них – повреждены. Печальная участь постигла московские монастыри. Из 70 гробниц в усыпальнице бояр Романовых в Новоспасской обители после 1812 года осталось лишь 28. Мощи святителя Алексия, святителя Филиппа и царевича Димитрия оказались выброшены из ковчегов. В церквях Заиконоспасского, Покровского, Новоспасского, Симонова, Донского и других монастырей, в Казанском соборе на Красной площади и в храме Василия Блаженного размещались лошади французской кавалерии, в Высокопетровском монастыре устроили мясной склад. Как писал очевидец, в соборном храме монастыря «на паникадилах и вколоченных в иконостас гвоздях висели внутренности животных и разные птицы». В Новодевичьем монастыре в Москве французы дислоцировали артиллерийские орудия. А в алтаре соборной церкви Чудова монастыря маршал Даву устроил себе спальню.
Церковь теряла не только храмы и утварь: гибли ее служители. Французы с православным духовенством не церемонились: «брали их под ношу» награбленного, «как вьючных скотов».
Священнослужителей, оставшихся в захваченной Москве, неприятельские солдаты пытали в поисках церковных сокровищ. Пыткам подвергались насельники Донского, Сретенского, Богоявленского, Покровского, Новоспасского и других московских монастырей. Послушница Алексеевского монастыря была замучена до смерти. Известен случай, когда клирик одной из московских церквей, пытками принуждаемый открыть место хранения церковной ризницы, указал на тайник с собственным имуществом, тем самым, сохранив храмовые святыни.
Интересная деталь: беседуя 6 августа 1812 года с епископом Нижегородским Моисеем (Близнецовым-Платоновым), знаменитый реформатор Михаил Сперанский заметил, что при завоевании немецких земель Наполеон защищал духовенство, являя к нему уважение, запрещал разграбление храмов и, ради их сохранности, ставил к ним караульных. Почему же так беспощадно французы относились к православному духовенству? Ведь это не был религиозный конфликт. Об истоках такой ненависти можно лишь гадать. Вместе с тем, исследователи считают, что режим Наполеона вобрал в себя антиклерикальные традиции Великой французской революции. Со слов писательницы Анны де Сталь, узнав о множестве храмов в Москве, Наполеон удивился: «Совершенно непонятно… уже никто больше не верует».
Примерно 40 тысяч повозок было при «Великой армии» Наполеона, когда та бежала из Москвы: многие из них — нагруженные церковным добром. Часть награбленного удалось отбить. Но о возврате исконным владельцам речь не шла: золотые и серебряные предметы чаще всего были уже переплавлены. Распределять имущество потерпевшим, однако, начали рано. Известно, что Кутузов уже в конце 1812 года направил в Казанский собор Петербурга 40 пудов серебра.
Уходя из Москвы, французы пытались взорвать Кремль, однако внезапный дождь намочил пороховые заряды и частично загасил подведённые к ним фитили. Взрывом разрушило лишь верхнюю часть Никольской башни Кремля. Находившийся на ней чудотворный образ святителя Николая остался цел, так же как и икона Спасителя на Спасских воротах, хотя стены вокруг неё рухнули. В бессильной злобе враг пытался взорвать Успенский собор, но стены святыни устояли. Пытались уничтожить колокольню Ивана Великого, но и она выдержала, только вверху дала трещину. Колокольня осталась без креста, стоя «одиноко… как столб».
Вандализм завоевателей вызвал взрыв всеобщего негодования и способствовал расширению движения народного сопротивления. Однако, не смотря на варварство наполеоновской армии, документы того времени не содержат призывов к вседозволенности в борьбе с ней. С точки зрения христианской морали, на которой воспитывались русская армия и народ, поверженному врагу необходимо было даровать пощаду. И даже после разграбления и осквернения в 1812 году Великой армией значительного количества православных храмов, перед началом заграничного подхода, Православная церковь и император призывали русских солдат на территории неприятеля не уподобляться врагу и победить его «столько же великодушием своим, сколько оружием». Документы и воспоминания очевидцев содержат немало примеров благородного отношения русских к поверженному врагу, как во время Отечественной войны, так и во время заграничного похода.
На алтарь Отечества
Сразу после выхода Высочайшего манифеста от 6 июля 1812 года Святейший Синод предписал духовенству «научить всех словом и делом не дорожить никакою собственностью, кроме Веры и Отечества». В плане выполнения духовенством этого предписания показателен случай, произошедший 25 июля 1812 года в Тамбове во время заседания Дворянского собрания, рассматривавшего вопрос о создании ополчения. Преосвященный Иона — епископ Тамбовский и Шацкий, совершив Божественную литургию, во всем облачении вошел в дом, где проходило собрание, исполнил молебственное пение с коленопреклонением и обратился к дворянству и купечеству с краткой речью, призвав «ополчиться единодушно и сокрушить зубы скрежещущего врага», доказать, что «мы за святость веры, за дом Божией Матери, за честь и славу великого Монарха нашего готовы победить или умереть». Иона первым внес 3 тысячи рубблей на создание ополчения. Этот поступок, по словам очевидца, «побудил все состояния к похвальному соревнованию».
Велик был материальный вклад Церкви. На нужды народного ополчения 1,5 миллиона рублей из общецерковной казны пошли на оснащение полков в Московской и Санкт-Петербургской губерниях. Не иссякал поток пожертвований от приходов и монастырей. От одной лишь Троице-Сергиевой лавры поступило 70 тысяч рублей ассигнациями, 2500 рублей серебром и свыше пяти пудов серебра в слитках и посуде. Помимо этого, всё духовенство были призвано к пожертвованию деньгами и драгоценными вещами. В результате дополнительно Церковь собрала еще более 900 тысяч рублей и почти тонну серебра. Пожертвования от духовенства поступали в местные Духовные консистории, откуда, по согласованию с губернаторами, направлялись в губернские комитеты народного ополчения. Епархиальные архиереи сообщали в Святейший Синод о собранных средствах и о лицах, пожелавших поступить в ополчение. В архиве Синода хранятся рапорты архиереев 32 епархий. Отсутствует отчетность лишь по 4 епархиям: Смоленской, Минской и Могилевской — территории которых были заняты неприятелем в начале войны.
Пожертвования для действующей армии собирались всюду. Был сбор и в пользу беженцев с занятых врагом территорий. Беженцев селили в монастырях. Более того, после войны епархии помогали в обустройстве разоренных областей. На многих приходах собирали деньги для пострадавших москвичей.
Война народная
В своей массе население не пошло на сотрудничество с оккупантами, отказывалось снабжать их продовольствием и фуражом, стихийно возникали партизанские отряды, истреблявшие и пленявшие иноземных захватчиков.
Буквально в течение 1-2 месяцев в 17 центральных губерниях были сформированы десятки полков народного ополчения общей численностью около 250 тысяч ратников. Вместо военных знамён во многих полках народного ополчения были церковные хоругви, а на шапке каждого ратника был нашит христианский крест. Защитниками Отечества стали представители разных сословий. Война приобрела характер «священной брани».
Святейший Синод разрешил причетникам и семинаристам вступать в полки народного ополчения и взять в руки оружие для защиты Отечества. Более 400 из них стали ратниками, значительное место среди которых занимали ученики духовных академий, семинарий и уездных училищ. Так, Казанская духовная академия дала 56 человек, Киевская — 22, Калужская духовная семинария — 50, Нижегородская — 2, Харьковский Коллегиум — 8. Ученик Костромской духовной семинарии Василий Яхонтов, служивший в ополчении урядником, за успехи был произведен в унтер-офицеры.
Высокий дух проявили и церковные чиновники, такие как секретарь Вятской консистории Илья Колесницкий, отдавший на победу половину своего годового жалованья, секретарь Калужской консистории А.М.Гимальский, спасший в войну вверенное ему казенное имущество. Консисторские чины участвовали и в боевых действиях, например копиист Гавриил Мотрохин и писарь Петр Люминарский, добровольно вступившие в войска.
Помимо семинаристов и церковнослужителей, которые, как не имевшие священного сана, могли взять в руки оружие, при отрядах народного ополчения состояли священники. Они выполняли те же функции, что и военное духовенство в регулярной армии. Губернаторы, обращаясь к епархиальным архиереям с просьбой назначить в ополчение священнослужителей, называли последних «духовными вождями, способными внушать новоизбранным воинам их обязанности и побуждения не щадить жизни для защиты веры, царя и Отечества». Со своими отрядами священники участвовали в сражениях, некоторые из них из походов не вернулись. Так, в октябре 1814 года под Варшавой скончался протоиерей III отряда Санкт-Петербургского ополчения Алексей Шашкевич.
Немало священнослужителей руководили партизанскими отрядами, действовавшими в Московской губернии. Во главе одного из наиболее крупных отрядов стоял священник Верейского Рождественского собора Иоанн Никифорович Скобеев. Его заслуги особенно проявились при штурме города Верея генерал-майором Дороховым. Собрав тысячу крестьян Вышегородской волости, Скобеев с их помощью срыл на земляном валу сделанные французами укрепления, «изыскал во многих домах скрывшихся неприятелей, сжег неприятельские ворота, фуры и брички». Кроме того, по просьбе Дорохова отец Иоанн собрал 500 конных вооруженных крестьян, которые усилили его корпус, и подготовил 7 подвод для раненых воинов. Крестьяне с полной готовностью откликались на все призывы Скобеева, который «будучи более 20 лет увещателем во всех присутственных местах, был совершенно им известен, и по известности снискал от них к себе доверенность и уважение».
Другим отрядом, достигавшим численности 500 человек, руководил дьячок храма села Рюховского Волоколамского уезда Московской губернии Василий Рагузин. Не ограничиваясь партизанскими набегами, Рагузин занимался разведкой. Для этой цели ему был дан открытый лист, согласно которому крестьяне предоставляли ему подводы и оказывали всяческое содействие. После войны за свои подвиги Рагузин был награжден серебряной медалью для ношения в петлице.
Похожая ситуация складывалась и на оккупированной территории центральных губерний России. «Великая армия» и здесь столкнулась с активным сопротивлением мирного населения, вдохновляемого священосдлжителями. Так, священник села Крутая гора Юхновского уезда Смоленской губернии Григорий Лелюхин, увидев, что отряд французских мародеров человек в пятьдесят ограбил церковь и осквернил алтарь, убедил своих прихожан устроить погоню. Вооружившись топорами и вилами, крестьяне неожиданно напали на грабителей в лесу и, перебив их, забрали назад церковное имущество. Воодушевленные удачей, крестьяне вскоре увеличили свой отряд до 200 человек. На колокольне храма они выставили сторожевого, который при приближении мародеров звонил в колокола, и крестьяне во главе с отцом Григорием отражали нападение.
Таким же образом действовали жители Гжатского уезда: при появлении французских мародеров священники поднимали тревогу колокольным звоном, и сбегавшиеся прихожане защищали церкви и свои жилища. Благодаря этому храмы в селах Сосницы, Чали, Дора были спасены от разорения. В Смоленской губернии предводителями крестьянских отрядов были также дьячок города Рославля Савва Крастелев, погибший при столкновении с неприятелем у деревни Козловка, и пономарь села Савенок Сычевского уезда Алексей Смирягин, награжденный знаком отличия Военного ордена за то, что смог отнять у французского офицера орден Почетного Легиона и четыре карты Российского государства.
В Калужской губернии благодаря активным действиям духовенства и прихожан в двух из пяти оккупированных уездов — Мосальском и Тарусском — все храмы были спасены от разорения. Способ обороны был тот же, что и во многих местах Смоленской губернии. Особенно успешно действовали прихожане села Любуни Мосальского уезда во главе с протоиереем Яковом Иоанновичем Чистяковым, отразившие несколько нападений. Один эпизод из жизни этого села в 1812 году ярко свидетельствует о важности православной веры для русского народа и об авторитете духовенства. 28 августа 1812 года французский отряд напал на Любунь и поджег несколько строений. Некоторые крестьяне помещика Протопопова, испугавшись за свои дома, поднесли врагам хлеб и соль, однако большая часть жителей оказала французам сопротивление. Мародеры были разбиты, и жители села собрались в храме для благодарственного молебна. Протоиерей Чистяков произнес здесь проповедь «с изъяснением того, что Господь, видимо, споборает нам, предавая в невооруженные руки наши вооруженных злодеев». После окончания Богослужения, когда прихожане подходили целовать крест, это намеревались сделать и те крестьяне, которые проявили малодушие, но Чистяков не допустил их к кресту со словами: «Подите прочь, вы не русские, вы не наши, вам не принадлежит торжество наше, вы хотели, поднося хлеб и соль французам, чтоб они восторжествовали над нами, удалитесь из нашего общества». По свидетельству очевидцев, это так «подействовало на прочих, что крестьяне при малейшей тревоге бросали полевые работы и спешили на отражение врагов, а дворовые ходили в Елнинский уезд на поиск французов и многие партии истребляли».
Защищая храмы и церковное имущество, многие священники погибли. Например, священник Смоленского кафедрального собора Василий Шировсий был затравлен собаками прямо в храме за то, что не позволил французскому офицеру взять серебряное кадило. В Москве были до смерти забиты при защите церковного имущества священники Сорокосвятской церкви Петр Вениаминов, Николаевской в Кошелях церкви Иван Петров, Архангельского собора Иван Гаврилов, Николаевской на Студенце церкви Алексей Иванов, дьякон Николаевской церкви Михаил Федоров и др.
Немногочисленные случаи выдачи врагу церковного имущества расценивались в то время как предательство и соответствующим образом карались. Так, крестьянин села Городища Юхновского уезда Смоленской губернии Сергей Мартынов, показавший врагам место под куполом церкви, где были спрятаны ценности, после освобождения села, по предписанию М. И. Кутузова, «за измену к Отечеству» был расстрелян отрядом Д. В. Давыдова. Отметим при этом, что документы того времени не зафиксировали ни одного случая выдачи духовенством церковного имущества.
«В самом жарком огне, поощряя на побеждение неприятеля…»
Особо надо сказать о военных священниках и об их ратном подвиге. В регулярной армии каждый полк имел своего батюшку, свою походную церковь и, как правило, свою икону, считавшуюся покровительницей этого армейского подразделения. Во время Отечественной войны в русской армии находилась также общая святыня — Смоленская икона Божией Матери, воспринимавшаяся всеми как истинная Путеводительница-Одигитрия. 5 августа 1812 года при оставлении русской армией Смоленска эта икона была взята по распоряжению М. Б. Барклая де Толли и находилась в русской армии, сопровождая ее во всех событиях и битвах, вплоть до освобождения Смоленска. По свидетельству генерал-лейтенанта П. П. Коновницына, «войска с благоговением зрели посреди себя образ сей и почитали оный благоприятным залогом Всевышнего Милосердия. При одержании над неприятелем важных побед и успехов приносимы были всегда пред иконою благодарственные молебствия».
Накануне Бородинской битвы Смоленскую икону Божией Матери пронесли по всему военному лагерю. Вечером перед ней в присутствии М. И. Кутузова был отслужен молебен. Участнику сражения Ф. Н. Глинке при описании этого события удалось передать настроение, царившее при этом в русском лагере: «Духовенство шло в ризах, кадила дымились, воздух оглашался пением и святая икона шествовала. Сама собою, по влечению сердца, стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить досыта своей кровью. Везде творилось крестное знамение, по местам слышались рыдания. Главнокомандующий, окруженный штабом, встретил икону и поклонился ей до земли». Его примеру последовали генералитет и вся армия.
Богослужения и молебны, регулярно проводимые полковыми священниками, поднимали моральный дух русской армии, укрепляли ее мужество. Перед сражением, обходя позиции своих полков, священники напоминали солдатам об их долге и присяге. На поле брани под неприятельским огнем они напутствовали умирающих, а при необходимости воодушевляли солдат личным примером — вставали с крестом в руке впереди полка, увлекая его в атаку.
Согласно данным архива Синода, в 1812 году в ведомстве армейского духовенства состояло 240 человек, около 200 из них участвовали в Отечественной войне. В 1812-1814 годах более 50 армейских священников погибли в боях и умерли от ран и болезней. Так, священник Черниговского драгунского полка Забуженков погиб в Бородинском сражении. Многие священнослужители получили награды.
Современники отмечали огромное уважение и любовь, которыми пользовались военные священники у однополчан. Об этом, в частности, свидетельствовали рапорты о награждениях священнослужителей, которые нередко подписывали все без исключения офицеры полка. Семь армейских священников были награждены орденами святой Анны, а ещё три получили ордена позднее. Золотыми наперсными крестами на Георгиевской ленте были награждены 10 полковых священников. Многие десятки из них получили церковные награды. После окончания войны все полковые священники, участвовавшие в боях, были награждены серебряной медалью, учреждённой в память войны 1812 года. Это была не только оценка их личного мужества, но и признание неоценимых заслуг всей Русской Православной Церкви, её вклада в Победу.
Но был представитель армейского духовенства, имя и подвиги которого во время Отечественной войны 1812 года навсегда останутся как самые яркие символы самоотверженного служения Богу и Отечеству. Это Василий Васильковский, священник 19-го Егерского полка 24-й пехотной дивизии 6-го корпуса 1-й Западной армии. Именно он стал первым в истории России кавалером ордена Святого Георгия Победоносца — высшей военной награды того времени.
Пастырская служба и подвиги отца Василия совершались в 1812 году в войсках, которыми командовал герой Отечественной войны генерал от инфантерии Д.С. Дохтуров. Первый боевой и духовный подвиг священник Василий Васильковский совершил 15 июля 1812 года, когда батальоны 19-го Егерского полка под городом Витебском в тяжелейших боях сдерживали яростные атаки превосходящих сил противника. Командир полка полковник Н.В. Вуич, докладывая 18 июля о результатах боёв, особо отмечал бесстрашие армейского священника. Отец Василий в гуще сражения вдохновлял егерей и поддерживал их боевой дух, несмотря на то, что был ранен в лицо и ногу, а затем контужен от удара пули в его наперсный крест. Этот кипарисовый крест в серебряной с позолотой ризе после окончания войны как священная реликвия долго хранился в церкви 19-го Егерского полка (затем Волжского пехотного полка). На нём была трещина от удара пули, стянутая железным винтом. В нижней лицевой части креста крепилась расколовшая его неприятельская пуля, а на оборотной стороне была сделана надпись: «Ранен в сражении 15 июля 1812 года при г. Витебске…»
18 августа командир 24-й пехотной дивизии генерал-майор П.Г. Лихачёв обратился к обер-священнику армии и флота протоиерею И.С. Державину с просьбой о достойном награждении отца Василия за проявленное мужество в бою под Витебском: «…Священник Василий Васильковский во время бывшего 15 июля 1812 года близ города Витебска сражения по искреннему его усердию находился при начале оного впереди с крестом, благословил полк, потом в самом жарком огне, поощряя всех на побеждение неприятеля, и исповедовал тяжело раненых…» По ходатайству генерала Лихачёва полковой священник Васильковский был представлен к награждению церковным знаком отличия для белого духовенства — камилавкой фиолетового цвета.
Оправившись после ранений и контузии, отец Василий вернулся в родной 19-й Егерский полк, который участвовал в Бородинской битве. Второй подвиг Василий Васильковский совершил 12 октября во время жестоких боёв за город Малоярославец, который безрезультатно пытались взять войска Наполеона. 31 октября командир 6-го корпуса генерал от инфантерии Д.С. Дохтуров, ходатайствуя о награждении отца Василия, докладывал главнокомандующему генерал-фельдмаршалу М.И. Голенищеву-Кутузову, что «священник Васильковский в этом бою всё время находился с крестом в руке впереди полка и своими наставлениями и примером мужества поощрял воинов крепко стоять за Веру, Царя и Отечество и мужественно поражать врагов, причём сам был ранен в голову… Представляя о сём Вашей Светлости по всей справедливости имею честь ожидать воздаяния священнику Васильковскому, сообразно его отличным заслугам».
М.И. Кутузов поддержал ходатайство Д.С. Дохтурова и обратился с рапортом о награждении к императору Александру I. 12 марта 1813 года, уже во время заграничного похода, М.И. Кутузов подписал приказ по армиям № 53, один из пунктов которого гласил: «19-го Егерского полка священник Васильковский в сражении при Малом Ярославце, находясь впереди стрелков со крестом, благоразумными наставлениями и личною храбростию поощрял нижних чинов сражаться без ужаса за Веру, Царя и Отечество; причём жестоко был ранен в голову пулею. В сражении же при Витебске оказал он таковую же храбрость, где и получил рану пулею в ногу… Его Величество высочайше указать соизволил наградить его орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-го класса».
17 марта 1813 года орден был вручён отцу Василию. Священник Василий Васильковский прошёл со своим полком с боями до Франции, где умер от ран в конце 1813 или начале 1814 года.
В сохранение вечной памяти
Россию не удалось сломить прежде всего духовно. На третий день после ухода врага из Москвы ударил благовестный колокол в Страстном монастыре, призывая верующих на молитву. 1 декабря 1812 года был совершён чин освящения освобождённой Первопрестольной. С Лобного места епископ Августин символически окропил город святой водой, а затем состоялось одновременно три крестных хода — к Ильинским, Никольским и Варварским воротам. Началось возрождение разоренных обителей и храмов. Это было непросто. Полностью богослужения в московских храмах и монастырях возобновились лишь к 1814 году.
После окончания войны Церковь и государство провели ряд мероприятий, направленных на восстановление разрушенных церковных и монастырских зданий. Основным источником средств для восстановления святынь стали 3500000 рублей, выделенные Комиссией духовных училищ «на исправление соборов, церквей, монастырей, училищных зданий» и на вспомоществование священно- и церковнослужителям в тех губерниях, где проходили неприятельские войска. Большая часть приходских храмов была восстановлена на средства прихожан.
Осознание народом России войны 1812 года, как войны православной позволило Церкви приобрести после победы новые святыни. 25 декабря 1812 года, сразу после изгнания врага из пределов России, вышел манифест Императора Александра I, в котором сообщалось о намерении соорудить «церковь во имя Спасителя Христа» «в сохранение вечной памяти того безпримерного усердия, верности и любви к вере и к Отечеству, какими в сии трудные времена превознес себя народ Русский, и в ознаменование благодарности Нашей к промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели». Построенный в честь победы в войне 1812 года храм Христа Спасителя превратился в одну из главных православных святынь страны.
Многое навечно связывает в памяти о войне российское общество и Церковь. Прах Михаила Кутузова упокоился в Казанском соборе Петербурга, где когда-то полководец был благословлен на ратный подвиг. На Бородинском поле для молитв о погибших был основан Спасо-Бородинский женский монастырь. У истоков Бородинской обители стояла Маргарита Тучкова, в монашестве Мария, вдова павшего у Бородина генерала Александра Тучкова. Сотни храмов по всей России были воздвигнуты в благодарность Господу за избавления Отечества от нашествия иноплеменников и в память победы в войне 1812 года.
Одновременно с манифестом Александра I о строительстве Храма Христа-Спасителя, Священный Синод создал особый чин «благодарственного и молебного пения ко Господу Богу, певаемого в день Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа, и воспоминания избавления Церкви и державы Российския от нашествия галлов и с ними двадесяти язык». Это чинопоследование совершалось в день Рождества Христова после Божественной литургии… Молитвы 1812 года не забыли даже при советской власти: в осажденном Ленинграде совершался специальный молебен о победе, который звучал в 1812 году…
Маленький город в большой истории
Не остался в стороне от тех героических и, вместе с тем, трагических событий и Арзамас. Летом 1812 года в провинциальный городок пришли первые известия, что идет на Русь давно небывалая беда. Наступила пора Макарьевской ярмарки, поехали на нее арзамасские купцы и не узнали торжище: не было на ней многих обычных и главных посетителей – москвичей. Преосвященный Моисей, епископ Нижегородский, сказал в монастырском храме такое слово, что многие плакали, осознавая какая опасность грозит России и что нужно ничего не щадить для спасения Отечества.
Все лето через Арзамас к Москве шли войска. В августе в город потянулись беженцы. Многие, из лиц духовного сословия, нашли себе приют в арзамасских монастырях. Вскоре повезли в город пленных французов, а затем – раненых защитников Отечества. Многих, по свидетельству Н.М. Щеголькова, доставляли еле живыми, некоторые из них умирали и их хоронили в одной общей могиле на Всехсвятском кладбище.
В самые трагические для России дни все церкви Арзамаса были открыты с раннего утра до позднего вечера. Духовенство почти беспрерывно служило молебны и возносило молитвы о победе над врагами и избавлении от нашествия иноплеменников. Пребывание Наполеона в Москве совпало с тем временем, когда в Арзамас приносили чудотворную Оранскую икону Божией Матери. Перед ней в особенно и молились арзамасцы.
Но не только своими молитвами помогали они в деле спасения Отечества. Горожане не щади своих средств, делая щедрые пожертвования на нужды армии. Кроме этого, была сформирована Арзамасская Дружина Государственного ополчения, участвовавшая в освобождении России и заграничном походе.
После победы, добрые люди насыпали над могилой умерших воинов на Всехсвятском кладбище (ныне парк культуры и отдыха им.А.П. Гайдара) высокий курган и водрузили на нем крест. В память великой Милости Божией, явленной в избавлении России и Церкви от нашествия иноплеменников, на народные средства был воздвигнут величественный Воскресенский собор. Вплоть до революции в нем, как священная реликвия хранилось знамя Арзамасской Дружины Государственного ополчения, переданное в 1815 году ее начальником Федором Михеевичем Стремоуховым.
От арзамасцев не отставали и крестьяне сел уезда. Так жители села Выездного увековечили подвиг в войне 1812 года также достойным памятником: изготовили прекрасную серебряную ризу, весом более пуда, на местночтимый образ Спасителя в строившийся тогда храм в честь иконы Божией Матери «Одигитрия» Смоленская. А в селе Новый Усад – владении П. Багратиона, в память о народном подвиге был воздвигнут храм в честь Пресвятой Животворящей Троицы.
Николай Жидков
При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт благочиния города Арзамаса Нижегородской епархии обязательна
Идет загрузка ...